Мёртвое море, живые люди

Отрывки из повести

Часть четвертая. Вокзал.
(Train Station – это я для нерусских перевожу)

При входе в здание вокзала нас обыскали, как в аэропорту: Израиль.
Быстро купили билеты в оба конца на ближайший скоростной поезд. Кассир – наша девушка, шпарит по-русски лучше меня, хотя мой телохранитель (в дальнейшем – ТХ) – из Питера, в котором самый чистый, «театральный» русский язык.
Зашли в буфет. При виде сэндвичей в голову лезет всякая чушь:

«Захожу я раз в буфет.
Ни копейки денег нет,
Одолжите десять миллионов...»

Сидим себе в холле за столиком, смотрим на полчища солдат и солдаток. У большинства – наши лица, да и говорят на знакомом языке, вставляют слова. Любимые, но точные. И часто. Честно едим мороженое. Ждем поезда на Хайфу, ехать часа полтора, не меньше: «А Хайфа – во-на где».
Подходит к нам девушка с Узи за нежными плечами и, стуча шпорами, говорит на родном языке (не на хибру, чего это Вы?):

- Ребята, отодвиньтесь на пару метров от окна подальше, а то мы объявляем-объявляем по радио, а вы – ноль внимания.
- Так мороженое же ...
- Ну, отойти вглубь зала лучше, чем от осколков стекла пострадать, когда мы эту штуку взорвем...
- Ка-акую штуку? - спросил я, проглотив ледяной кусок мороженого, не дав ему растаять во рту.
- Рюкзак нашли, в скверике напротив входа, вызвали спецкоманду. Вон, - посмотрите аккуратно: видите? Робот подтягивает рюкзак по тросику на дерево. Если там бомбочка, то придется взорвать. Если сама не взорвется. Конечно, окна здесь повылетают...
- Вы хотели сказать – поВлетают, сюда, внутрь?
- Ну да, но не волнуйтесь, обычное дело. Вот и отойдите подальше, чтобы осколками Вас не поранило, - сказала девушка, придерживая рукой автомат Узи.

Тут я себе представил, как осколок стекла напрочь разбивает мою цейсовскую линзу, как кровь, вытекающая из самого сердца, заливает мою странную итальянскую рубашку-бобочку...
В чем я тогда поеду на презентацию?! Времени-то возвращаться в отель, ну, совсем нет, и мороженное так разогрелось от моих переживаний, что мелкими потоками, как лава из Везувия, стала стекать вниз, но не в сторону острова Капри, а в направлении камеры с цейсовской линзой. Перехватив струйки в полете салфеткой, я понял, что такой шанс выпадает в жизни фотографа только один раз, поблагодарил своего бога за это и нажал на кнопку включения камеры. Она пискнула и насторожилась. Её глаз и мои два нацелились на висящий на одном из верхних сучков дерева рюкзак.
В воздухе вокзала и в моей голове запахло взрывом, огнем и дымом.
Жизнь – прекрасна!

Мне внезапно стало совершенно наплевать и на презентацию в инвалидно-колясочном Хостеле, и на объявление по радио на родном, английском языке о том, что поезд на Северное направление прибывает на второй путь через шесть минут.

И у меня, как у моей кошки Лёли при виде птицы за окном, охотничьей хваткой застучали зубы, я вытянулся, стал выше ростом, худее и спортивнее на вид, неизвестно откуда появившиеся мышцы напряглись, как у Шварценеггера, глаза стали четко видеть.
Я вновь почувствовал себя забайкальским солдатом, из родного стройбата. Губы напряглись, вытянулись и сами запели: