- А спорим, мы их у вас отобьём?
- Не отобьёте.
Было б сказано. Вечером собрались в комнате у девчонок. Слово за слово. Серёжка балагурил, рассказывал анекдоты. Он был небольшого роста, рыжий, и к тому же младше их на год. Славка – полная противоположность. Чуть старше подружек, ростом выше среднего, темненький. Он начал обхаживать Зинку. А Тонька не заметила, как оказалась в объятиях рыжего. Пашка с Сенькой проспорили.
Первая, конечно сразу же влюбилась и начала собираться замуж за Славика. А вторая вдруг поняла, что с ней творится что-то невообразимое. Назвать это любовью у неё не поворачивался язык. Да и о какой любви может идти речь? Ну ладно бы был красавец - принц на белом коне. А тут…маленький, сероглазый, конопатый механик (ну, максимум в будущем председатель колхоза) с забавной фамилией Ежевика, из деревни с таким же точно названием.
Каждое утро, расставаясь с этим самым Ежевикой, Тонька жутко злилась на себя, ругала. Ведь по отношению к юристу это было не честно. Давала слово себе самой, что сегодня это не повторится. Никого она вечером в комнату не пустит, или спрячется, где ни будь, или просто скажет ему, чтобы уходил, что она любит другого (наверное).
Но проходило время, и «голос разума» становился тише, а к вечеру и вовсе смолкал. Зато с каждой минутой в ней росло желание. И ничего-то эта умница с ним поделать не могла. Всё в ней жило ожиданием, и Антонина вдруг начинала понимать ту ненормальную бабу, которая «по морозу босиком к милому ходила». А когда этот «милый» входил в комнату, то её тело напрягалось и буквально прыгало в его объятия. Губы тянулись к губам, сознание отключалось. Перед глазами фейерверк и фантастические цветы. Какое уж там сопротивление?
Теперь на свете существовали только его руки, горячие влажные поцелуи, покрывающие каждый миллиметр её кожи и жадное Тонькино «хочу». Сколько это длилось по времени она не знала, да и не хотела знать. Потом они просто лежали на кровати или в стогу сена (это уж как придётся) и разговаривали. Могли и вздремнуть, не выпуская друг друга. И снова целовались.
Но ночь всё-таки уходила, а вместе с ней уходил и Серёжка. И как только за ним закрывалась дверь, в Тоньке просыпался тот самый противный голос, который ругал её, на чём свет стоит.
Длилось это безумие до тех пор, пока у девчонок не закончилась практика. Подружки вернулись в Москву, а ребята остались на юге.
Юрист, встретивший Тоньку на вокзале, сразу почувствовал что-то неладное. Он вдруг осознал, что теряет ту, которая почти уже стала его собственностью, и запаниковал. Поэтому через несколько дней они подали заявление.
Поплакать-то Антонина, перед свадьбой, конечно поплакала. Но о своём выборе никогда (или почти никогда) не жалела. А когда поначалу молодой, неопытный муж упрекал её в холодности, умница только пожимала плечами. В самом деле, не будет же она рассказывать ему про те жаркие южные ночи с Серёжкой Ежевикой.