Грозный

На стрелке Большой Мурожной, где обосновалась наша экспедиция,
меня встретил черный, с желтыми подпалинами, Грозный. Внимательно обнюхал, вильнул хвостом. Я шагнул к нему. Пес, глядя куда-то вбок, негромко зарычал. И остался стоять на узенькой тропинке к избушке. Познакомились мы с ним давно, и я числился в его приятелях. Но дорогу он не мне уступил. Как не уступал никому. В нем было врожденное достоинство сильного зверя, не допускавшего панибратства. Я обошел его по густой росистой траве. Пес снисходительно глянул вслед, потянулся и широко зевнул, чуть взлаяв в конце «зевка». Грозный, зверовая лайка, прибыл на Мурожную одним из первых, когда еще вместо домиков стояли палатки. И жестко отстаивал право «первородства» перед пришельцами. Иногда он позволял себя погладить и даже снисходил до игр. Однако стоило мне, заигравшись, наступить на лапу, как он мгновенно прокусил сапог. Обитатели лагеря пса уважали и даже заискивали. Если ему и доставалось, так это от змей: укусы гадюк превращали его грозную морду в слюнявую подушку. Донимали и клещи. Грозный безропотно терпел, когда Хозяин отдирал раздувшихся, с крупный горох, кровососов от самых чувствительных мест собачьего тела. Временами он с Хозяином уходил в тайгу. И после удачной охоты над ширью Ангары до утра разносилось: «Меж высоких хлебов затерялося …». А еще Грозный любил, горделиво восседая на носу глиссирующей лодки, «прошвырнуться» до ближайшего поселка. Пока Хозяин закупал провиант, Грозный пускался во все тяжкие. Возвращался к лодке запоздно, нередко зализывая раны. Хозяин его обычно не бранил: он и сам, случалось, припозднялся.
Выше нашего лагеря в Ангару впадала Малая Мурожная. Обе Мурожные текли, размывали золотые россыпи. На Большой уже сотню лет «мыла золотишко» драга. Налимы, которых мы ловили в устье речки, отличались от ангарских собратьев белесым цветом: сказалось, вероятно, обитание в «дражной» воде. Берег между Мурожными изгибался поросшей соснами дугой. Скалы дальнего берега виднелись километра за два; между ними Ангара бурлила мелководьем шиверы. Бакенщик Гоша, живший напротив, на спор брался перейти реку вброд по шивере. А июльскими ночами, когда над Ангарой зависала луна, из прибрежных осинников появлялись сохатые. Прислушиваясь, забредали в реку, лакомились водорослями. Там их и караулили охотники – кто на лодке, кто – укрывшись на берегу. Грозного на такую охоту не брали.
Обиды Грозный помнил и мстил. Чем-то ему не угодил Игнат, местный рыбинспектор. Может быть, своей гордыней. Или лапу когда-то безнаказанно отдавил. Злопамятство Грозного распространялось и на его помощника Федю по прозвищу «Запчасть». В те стародавние времена рыбнадзор ладил с ангарцами: понимали, что жить у реки и красной рыбы не попробовать – не по-людски. И, соблюдая таежное право, своих не трогали. Ну, разве что зарвавшихся, да и то много не «накручивали». Доставалось преимущественно «залетным». Но Игната ангарцы недолюбливали. И даже раза два стреляли по его лодке из прибрежного тальника.