Гораздо позже, после того, как Кол совсем разошелся на сайте со своей непотребной критикой, злые языки стали утверждать, что пили-то в номере бразильский яд, потому что Алеша через пол года умер. Но Змей Саргонов утверждал на допросе в Интерполе, что пили вместе, разошлись одновременно, и пили-то франкофский коньяк, разлитый по бутылкам почему-то в Америке. Ядовитую пищу не принимали, ввиду отсутствия возможности покупки закуси ночью. Змею поверили. Его слова подтвердили еще несколько бойцов писательского фронта, лакавших коньяк в номере Кола. Дело спустили на тормозах, потом закрыли. Однако, наиболее оскорбленный рецензиями Кола поэт настенных газет самолетных лавораторий Английский Просоветский и по сей день утверждает, что причиной смерти Регионального Классика стали либо отравленная «конина», либо послесъездовский конкурс Кола «Об что звонит КОЛоКОЛ», в котором Алеша стал правой коловской рукой, и сердце его не выдержало скандалов, устраиваемых по уши благодарными авторами-участниками зарвавшимся критикам.
В заключение съезда состоялся банкет, перед которым некоторые съездовцы обменялись книгами, и деньгами - с руководством сайта, читали свои стихи и, извините, прозу, пели хриплыми голосами старинные песни и танцевали вприсядку. На пол.

Счастливые литераторы затем были доставлены автобусом в Москву. По пути они заехали в музей Есергина – местного дореволюционного поэта, тоже пившего, но ставшего знаменитым. Там же посетили местный платный туалет с рекламой на входной двери «И ветераны войны тоже не имеют скидок». Бумага при входе в туалет выдавалась только литераторам. Но у авторов уже были красные корочки СУПа.
Потом заехали в очень православный, но начавший процветать монастырь со святым источником, в котором омовились. Причем, омовительством занимались литераторы даже не соответствующих национальностей. Священнослужители закрыли на это глаза. Впрочем, их можно было не закрывать, потому что тьма стояла кромешная, не было ни лампочек, ни свечей, ни внутри. Так же, как и снаружи, и дорог-тропинок. Все спускались к монастырю на жопе, по затоптанной ледяной горе грязного цвета. Зато поднимались в гору, к автобусу, грязными, но счастливыми.

Автобус довез всех до Площади Нескольких вокзалов, в урны которых литераторы торжественно выбросили книги писателя из Измаиля Бельсея (Бени) Пфуйфербойма. Потому что те были действительно очень толстыми, действительно очень тяжелыми и действительно написанными исключительно заглавными буквами. Ни читать, ни понять их смысл никто, кроме Алеши, не хотел.
У нас есть копия письма, украденная у покойного Кола, в которой Алеша называет книгу «хренью» и возмущается тем, что ему удалось дочитать ее через пол года до оглавления в самом конце. Однако злые языки говорят о том, что литераторам и другим поэтам просто не понравилось предложение, сделанное Беней на съезде о том, что нужно продумать, каким образом ветераны литераторства смогут получать от СУПа материальную помощь, которую он предложил, в насмешку, конечно, назвать «Русской цивилизацией».