6.

Прошло несколько дней. Как-то утром Фома почувствовал легкое недомогание. К вечеру на глаза тяжело навалились веки, в голове появилась зудящая, ноющая боль, и Фома слег. Ухаживал за ним, конечно, Афанасий, приносивший едко пахнущие лекарства и малиновое варенье, заготовленное им еще в прошлом году. А Фома с каждым днем все больше и больше проваливался в какой-то только ему одному ведомый мир образов и ощущений.
Рисунок ковра на полу превращался в клубок змей, беспорядочно снующих во всех углах комнаты. Фома как прилежный энтомоло, пытался понять их расцветку, но как только он ловил какую-нибудь из них взглядом, они растворялись, оставляя желтую тень на сетчатой оболочке глаза. Подсчету змей и ящерок непременно мешало и одеяло, душившее Фому и наваливавшееся своим мягким объятием на его грудь, борьба с которым отнимала все силы. Паркет в коридоре выкладывался в произвольный рисунок, постоянно меняющийся. Рисунок фактуры деревянных планочек мог, внезапно, отъединившись от пола, заплясать на потолке, а потом снова грянуться об пол и остаться призрачно неподвижным до вечера. Тонкий край кружки оказывался мягким и необычайно толстым, стоило Фоме прикоснуться к нему сухими губами. Раскрытый секретер не скрывал своего расположения к больному, оскаливаясь рядами пузырьков и ампул на извивающихся уже повсюду темно-красных и коричневых тварей, порожденных, весьма вероятно, все тем же паркетом.
Фома знал, что через равные промежутки времени некий белый полупрозрачный призрак колол его коротким стеклянным кинжалом, вызывая невыносимую боль во всех членах.
К ночи начинался бой между книжными стеллажами и гладкой стеной с дверным косяком во главе, оказывающимся всегда на передовой. Выгибаясь упругим остовом, стеллажи бросались на белую поверхность обоев, и каждый раз разбивались о четкий прямоугольник двери. Зеркало при этом играло роль третейского судьи, усмиряя враждующих своим всегда безупречным отражением. Явь незаметно переходила в сон и так же незаметно выныривала, оставляя за собой мутный след головной боли. Казалось, наступает улучшение, но к вечеру опять начинался бред, и опять колющее оружие медсестры впивалось в тело Фомы.
Его сны наводнялись огромными немыслимой расцветки бабочками, монстрами из школьного учебника, эволюционирующими по несколько раз за ночь, бывшими учениками. Только под утро злобный дух недуга, терзавшего Фому отпускал свою жертву, даруя спасительный предутренний сон.

7.

Фома проснулся от яркого света, льющегося к нему в комнату через раскрытое настежь окно. Свет заливал весь домик, играя на отполированной поверхности усмирившейся, наконец, мебели, вытанцовывая на чистой поверхности зеркала невиданные узоры. Эта ослепительность заливала все, не оставляя пространства, свободного от танца этого льющегося отовсюду мягкого тепла.