Полярники на привале

Петр Степанович верил в существование полярников. В свежих, пахучих номерах научно-популярных журналов он дорисовывал мерзнущим фигурам на чистом снежном фоне, скажем, радиолу и кухонный гарнитур. Вроде, радиола и гарнитур должны скрасить жизнь коченеющих бодрящихся подвижников. Вроде, радиола и чешский, к примеру, гарнитур – воплощение бытового счастья, уюта, чего там еще. Петр Степанович слыхом ничего не слыхивал о том, что у полярников есть жены. Этот факт мог бы испортить ему жизнь, но оставался для Петра Степановича лишь сплетней, наговором и клеветой.
Вся размеренная жизнь его уложилась бы если не в спичечный коробок, то в сигаретную пачку уж точно. Он спал ровно до восьми утра, делал зарядку в пенсионерском стиле и окончательно разлеплял веки за жаркой омлета из четырех яиц. Просыпался, занимался спортом и жарил омлеты Петр Степанович в однокомнатной квартире, прибитой к крыше одного из старых, трескающихся домов в центре. На главных ролях под этими высокими потолками были умывальник со щербинкой, радиоприемник, панцирная кровать да стопки журналов за Бог весть какое десятилетие, все с полярниками.
Простой быт казался размытому годами бывшему сантехнику на порядок проще, чем на самом деле был. Петра Степановича не задевала, не могла задеть собственная неустроенность, замешанная на густом запахе старой бумаги. Хозяин поправлял пяткой стопки, проходя мимо, ласково улыбался им, как родным. После завтрака Петр Степанович грел чаю и с ним садился за обустройство нелегкой полярной жизни, натужно сгибаясь козявочкой над «Наукой и жизнью». Когда в голову приходила свежая мысль, скажем, добавить замерзшим дядям консервы или жидкость для розжига, Петр Степанович радовался, словно дитя, хлопал в ладоши и крутился юлой на широком заду.
Все знали, что он того, но до него самого подобных глупостей не доходило. Катенька прилагала к этому все усилия, а Катенька могла, когда хотела.
По вечерам квартира сантехника Носочкина наполнялась учеными, художниками и писателями. Первой приходила Катя, за ней по одному подтягивались в течение часа еще человек десять-пятнадцать светил науки и искусства. Светила размещались на полу, где придется, выставляя на свет Божий из-под штанов пушистые лодыжки с непременными рельсами от носочных резинок. Чуть ниже, неприлично низко, застиранной гармошкой начинались сами носки, шли, шли и завершались потертостью на больших пальцах. Бесшумно опуская на паркет в коридоре пакеты с простой едой, гости улыбались хозяину потерянными благостными улыбками и открывали рот только по делу. Все вечера Петр Степанович просиживал на панцирной кровати, проваливаясь так низко, что наверное между сеткой и паласом не пролезла бы и мышь, водил руками по одеялу. Сначала долго молчал, потом разговаривался, любовно лазая глазами по потолку. У новичков вид волосатенького, оголенного по пояс, Носочкина в трениках вызывал тяжелую неуместную оторопь. Оторопь приходилось сглатывать. Передовики науки и искусства напяливали, отправляясь на странные эти посиделки, брючки похуже, чтобы не перемазаться густой носочкиновской вековечной пылью.