Обыкновенная, замызганная шершавыми языками, в сущности пустая и глупая. Восемнадцатилетняя Катя ринулась в столицу получать образование, проработав два года после школы официанткой и замучавшись. Подруга Алла помогла с жильем – дала ключи и адрес замочной скважины. Осчастливленная посмотрела на Аллу так, как не смотрела за всю свою жизнь еще ни на кого - точно спустился архангел и потрепал за ушком. Катя приехала налегке, с рюкзаком и хомячком, открыла дверь и увидела в квартире человека. Человек улыбнулся ей, икнул и пошел босиком на кухню. Пыталась заговорить с ним, объясниться, подружиться, наконец. Максимум, что удалось выжать – как зовут хозяина московского пристанища. Деваться больше было совершенно некуда. Низко наклоняя голову, Катя постигала таинственную душу Петра Степановича, убедилась, что шизанутый совсем он, притащила откуда-то ватный матрац и зажила тихонько. Ото всюду ее, заскорузлую двоечницу, поперли. Год Катя отпахала в подмосковном баре, попробовала поступить еще раз, но результат снова не оказался положительным. Было пару попыток еще. Катя к тому моменту уже перестала делать круглые провинциальные глаза при прочтении длинного списка не прошедших по конкурсу.
Жилось ей неплохо. Трудно сыскать в столице такого квартирного хозяина, который бы не приставал с нравоучениями и разговорами за жизнь. Платить Петру Степановичу вообще не надо было. Катя копила, но мало накапливалось как-то. Так и жили. Чудак чудил, пробивная Катя пробивалась. Медленно. Верно.
В четверг какого-то из этих лет, какого-то месяца, девушка вернулась домой уставшая, разморенная жарой и благостная. Она с нежностью представляла, как дома сможет заклеить пластырем натертый мозоль, примет ванну и сядет пялиться в окно. На волне потрясающего настроения она еще и размышляла о том, что за столько лет уютного житья ей хочется как-то отблагодарить Петра Степановича. Существовать с ним рядом было все равно, что пускать бумажные кораблики по воде: беззаботно. Согласно системе Катерининых сахалинских координат, первым делом нужно было попробовать накормить Петра Степановича чем-то вкусным. В тот вечер она сварганила здоровый пирог с капустой и яйцом. Пухлый, как царская перина. Ласково подпирая, Катенька водворила сантехника на табуретку перед куском праздничного ужина. Петр Степанович долго сидел, потом расковырял тесто мизинчиком, извлек все мелкие яичные кусочки, съел и промычал: «Дай». Протяжно вот так: «Дааа…ааай». После чего вышел вон. Катенька осталась сидеть с тупым выражением лица, как матрешка, наколотая на жопе у зека. Согласно Катерининой стереотипно-замкнутой системы координат, «дай» могло означать только одно. Просто дать. Встать сейчас, развязать фартук с утятами, снять футболку и пойти дать Петру Степановичу. В полной Катиной груди ухало. Она чуть вытянула шею, чтобы увидеть, что в конкретный момент делает этот сумасшедший. Тот лежал на спине на кровати, расставив руки. «А не дурак,» - коротко подумала Катя.
В общем, дала. Без энтузиазма поначалу, потом веселее пошло.