История в стиле fine

Саша ходил по Риге и говорил, что уедет в штаты. Когда напивался, говорил это даже незнакомым людям. Люди реагировали по-разному. Одни искренне сочувствовали, другие фальшиво радовались. Патриоты избили. С последним ударом раздалось как гонг: «Вали жидовская морда». Концептуальность разила привычным антисемитизмом. Одна девушка попросила взять с собой. Саша сказал, что штаты это, прежде всего, freedom, и туда надо ехать полностью свободным от обязательств. Тем более от обязательств перед женщинами. Девушка влекла. У нее были добрые глаза, и такие же намерения. Она встретила его через пять лет в кафе. Вернее сказать - в том же кафе. Внимательно посмотрела на лицо и на одежду Саши. Узнала с тревогой и детским недоумением. Подсела за столик смахнула нефальшивую слезу и спросила:

- Здравствуйте. А я думала вы давно уехали. Вы, наверное, меня не узнаете? Пять лет назад вы говорили, что уедете в Америку, и не хотели брать меня с собой.

Саша вспомнил, и ему стало грустно. Оказывается, девушка уже три года как эмигрировала в Германию. На ней был модный шелковый костюм, лёгкие босоножки, и славянская радость. На Саше старый кардиган, щетина, и маска еврейской грусти. Она удивлялась, что его задерживает в Риге, и хвалила Мюнхен. Саша пил водку, и говорил про обстоятельства. Все было не так. Говорить, что уедешь в Америку, символ призрачного благополучия. Чем дольше говоришь, тем быстрее чувствуешь себя наполовину счастливым. Статус беженца приравнивался к ореолу мученика. Да воздастся тем, кто страдал!

Алекс страдал. За эти пять лет он попал в аварию, подхватил гонорею, и сменил три места работы. Имя он тоже заблаговременно сменил. Но не в паспорте. Просил, чтобы все его звали Алексом. Один раз я заметил, что Македонский был Александром, но не просил делать обрезание имени. Саша ответил: «Папа Македонского был Филиппом Вторым, маму звали Олимпиада, с детства его воспитывал Аристотель. Моего отца зовут Герц, маму Роза, воспитывали меня в обычной советской школе. Я слишком мал для того, чтобы зваться Александром». После встречи Алекса с девушкой прошло еще три года. Вся Рига спрашивала, почему Саша не уехал. Спрашивали даже незнакомые люди. Кого-то он избил. За любопытство и прозвучавшую в голосе иронию. Усомниться в страданиях, значит оскорбить. И Саша уехал. Оскорбленным, а значит готовым доказать. Вещизму он не поклонялся. Багаж был в основном духовным. Книги, пара антикварных канделябров покойной бабули, три ее же кольца, и брошь. Подставки для свечей отобрали на таможне, кольца с брошью, без церемоний. Еще и пожурили. Мол, нехорошо товарищ народное добро вывозить. Он попытался возмутиться, сказал, что это бабушкино. Ему ответили по-еврейски: - А бабушка, что? Бабушка не народ? Саша ответил, что бабушка покойница, но дальше спорить не стал.

Из Америки Саша обещал писать. Договорились, что хотя бы полуправду. Хорошо устроившиеся эммигранты не пишут вообще. Или раз в квартал. У них на это просто нет времени. Они вкалывают. Те, кто живет в районе с африканоидами, отгружают письма мешками. Типичный пример. Письмо друзьям: «Здравствуйте родные! Вы не представляете, как мы прекрасно устроились. У нас все fine. Нам дали собственный дом с green газоном, хорошую машину, и главное мы свободны…»