Сказали, что с такой физиономией лучше проходить собеседования у врача-нарколога. Еще сказали, что я уменьшаю шансы. На что я уточнять не стал. Морской пехотинец за стеклом, сказал: «Пачпорт». На мозаике из герба США стоял огромный негр в черном костюме. Где кончается кожа и начинается костюм, указывали манжеты и воротник рубашки. Стоял как последнее предупреждение. «Смортите. Нас там таких много! Может, передумаете?» Мы прошли в большую комнату, уставленную рядами кресел. Зал ожидания перед отправкой в другую жизнь. Очередь двигалась медленно, и трагично. Как в Мавзолей. Только здесь можно было сидеть. Я быстро заснул. Над залой повисли ноты моего храпа. Мама резко толкнула в бок, и сделала замечание. Рядом сидела, пожилая еврейская чета. Мама сказала, что когда я заснул, наш сосед на выдохе произнес: «Счастливый человек. Это же надо иметь такие канатные нервы». Собеседование вели двое. Чересчур любезничали. Задавали провокационные вопросы. «Чем вам не нравится в Советском Союзе? Вы были в Арзамасе -16? Почему вы выбрали для эмиграции именно Америку? Вы голодаете? Испытывали ли вы притеснения со стороны режима? Вам есть, что носить?»

Я почувствовал себя обнаженным. Когда мы отвечали, они довольно улыбались, и переглядывались. Для них все ответы были комплиментами системе, которая их воспитала. Ежедневно эти двое выслушивали здравицы во славу США. Их не смущало, что от неудачников. Они, как и система, болели манией величия. Бабушку спросили: «У вас же есть в Риге сын. Кем он работает?» Бабушка обрадовалась, что ее заметили, и похоронила наши надежды. С энтузиазмом, и гордостью выпалила: «Да! Конечно, есть! Он занимает большой пост. Он Старший Регистр пароходства». Вместо беженцев мы получили эмигрантов. Но это выяснилось к вечеру. Янки знали, что, имея сына на такой должности, можно жить даже в Северной Корее, или Анголе. И никуда не надо бежать. Нужно было сказать, что мы были в Арзамасе-16. И обязательно добавить, что проездом через Челябинск-3, или другой секретный городок. Вечером я получал листок с вердиктом. Рядом стоял пожилой еврей, утром возмущавшийся моим спокойствием.

- Что дали? – поинтересовался он. Как будто речь шла о сроке, или индульгенции.

- Эмигрантов.

- А нам беженцев.

- Желаю успешно добежать.

- У них везде камеры. Вам дали эмигрантов, потому что вы спали.

- Нет, потому что мы армяне.

- Перестаньте. Вы еще хуже евреев.

- В смысле?

- Такие же. Но только хуже.

- Спасибо.

- Не за, что. Ладно, не обижайтесь. Поверьте мне. Здесь тоже можно чудно устроиться. Другие времена. Вы молоды. Желаю вам успеха.

- Хорошей вам пенсии, через вэлфер. И на меня не сердитесь. Пока все колена отыщем, может и родственниками окажемся. – мой собеседник по доброму улыбнулся.

По его логике Америка собирала со всего мира все что хуже. И это «хуже» быстро приспосабливалось к тому, что лучше. Скорее он был прав. У него за плечами жизнь, у меня какие то жалкие обрывки. В поезде я напился. Взялся за письмо Сашке.