После мощного взрыва танк оказался в вертикальном положении в глубокой воронке, засыпанный грудой кирпича. Обрушилась одна из фасадных стен дома, обнажив внутренности здания. Отряд повстанцев ворвался на тюремную территорию. Внутри вертухаи пытались усмирить бунт заключённых. В одном из корпусов были взяты в заложники восемь офицеров охранения. Спецгруппа готовила штурм помещения. Когда начали выдвигаться к месту захвата, около тысячи восставших ворвались в служебные помещения изолятора. Начался хаос и повсеместное истребление людей в форме. К рассвету Бутырка опустела, на перекрёстке догорали бронетранспортёры, а вокруг лежали горы трупов, камней, битого стекла.

* * *
Главный налоговый полицейский приготовился к экстренному отъезду уже очень давно. Собирался присоединиться к семье во Франции, задержали дела. Теперь выбираться надо было во что бы то ни стало. Если его схватят те, кого он шантажировал последние три года – ему не жить. Спустился в подземный гараж своего дома, отпустил охрану. Сел за руль старой Нивы, принадлежащей начальнику его охраны. Начал выезжать на улицу. Дорогу перегородил грузовик с надписью «Хлеб». Налогового начальника выволокли из салона и засунули в багажник его же машины.
Спустя пятнадцать минут он оказался в помещении Большого Театра, где в зрительном зале, подчас в весьма неприглядном виде были собраны десятки высокопоставленных чиновников, мультимиллионеров, собравших свой капитал в доле с продажными госслужащими. В бельэтаж сгоняли воров в законе всех диаспор и вообще всех уголовников. В ложах первого и второго ярусов помещали тех бизнесменов, кто пытался уйти от дел и был отловлен за пределами Российской Федерации. Серый искал участников залоговых аукционов и юристов счётной палаты и вообще всех нажившихся на приватизации в начале девяностых. Тех, кто продавал нефть в обход госпошлин и потом качал права в совете Европы. Задерживались и препровождались префекты и муниципальные чиновники. Зрительный зал потихоньку заполнялся.
На сцене были установлены декорации к опере «Хованщина» . В центре был установлен эшафот с колодой из папье-маше. Внезапно в зале зажёгся весь театральный свет и, усиленный многими динамиками, послышался оглушительно громкий голос:
«Вы собраны здесь для того, чтобы исправить свою вину перед Родиной. Каждый из вас наверняка ждал момента, когда придётся отвечать за содеянное. Так вот: этот момент настал. Вы виноваты перед теми, кто доверчиво понадеялся на вас. Сейчас эти люди стоят за стенами театра. Кто из вас назовёт хоть одну причину, почему бы их не впустить сюда? Что им до ваших счетов за границей и вилл в далёких тёплых странах? Они не знают вашей изысканной пищи и предпочтений в женщинах. Их дети недоедали, а потом вы убивали их на Кавказе. Почему вы должны жить?»
В зале началась паника. Пробовали ломиться в двери, но снаружи шарахнули солью из дробовика. Где-то через полчаса все успокоились.
На сцену вышел человек лет тридцати в короткой кожаной куртке и натовских военных брюках, заправленных в высокие ботики. В руках у него был длинный список, из которого он огласил несколько фамилий, жестом пригласил следовать за ним, за кулисы…